— провести перегруппировку своих и союзных сил в борьбе за сохранение социально-политического статус-кво в мире, отвечающего интересам Америки;
— не допустить чрезмерной поляризации сил внутри страны, сбить накал антимилитаристских настроений;
— путем нормализации отношений с СССР обрести большую свободу маневра в отношении своих собственных союзников и усиления контроля над координацией их действий в рамках противостояния Запад-Восток;
— укрепить престиж и авторитет администрации, лично Никсона в стране и за рубежом.
Несколько слов об основных действовавших лицах администрации — Никсоне и Киссинджере. У нас еще будет возможность остановиться на них подробнее. Сейчас лишь скажем, что оба они — крупные личности в истории внешней политики США. Сильной стороной у них было умение подходить к проблемам концептуально, во всем объеме, не сбиваясь на второстепенные вопросы и детали. Им обоим импонировала дипломатическая игра в глобальном масштабе, проведение „реальной политики". Киссинджер к тому же был мастером тактики, что особенно было видно в переговорах как прямых, так и закулисных (я могу это лично засвидетельствовать). В целом администрация Никсона сделала немало для улучшения советско-американских отношений в период „холодной войны", не забывая, разумеется, о своих интересах.
Однако если подходить к оценке их деятельности с позиции сегодняшнего дня, с учетом моих личных наблюдений и анализа всего сделанного ими, включая их мемуары и многочисленные книги и статьи, то невольно приходишь к выводу, что они не мыслили категориями, ставящими целью крупный поворот в советско-американских отношениях, прекращение„холодной войны" и гонки вооружений.
Их курс в отношении СССР основывался на сочетании политики сдерживания и сотрудничества, на мозаике конъюнктурных элементов.
И Никсон, и Киссинджер стремились не столько договориться с СССР о каком-либо резком сокращении стратегических вооружений, сколько добиться определенного контроля над вооружениями путем установления более широкого круга контролируемых параметров стратегических арсеналов, темпов наращивания и модернизации вооружений, т. е. путем создания в целом более стабильной и предсказуемой стратегической ситуации без реального существенного сокращения высоких уровней вооружений, остававшихся основой их политики „с позиции силы", пусть немного и закамуфлированной.
По существу, и президент, и его ближайший помощник так и не вышли из-под влияния доктрины „холодной войны", хотя и занимали более прагматические и более реалистические позиции, чем многие другие последователи этой доктрины, в том числе и в самом Белом доме.
Приход Никсона к власти был встречен в Советском Союзе настороженно. Мнение в Политбюро было единым: Никсон — антисоветчик, и с его приходом советско-американским отношениям предстоят трудные времена. Не скрою, что почти таких же оценок вначале придерживалось и наше посольство в Вашингтоне. Для этого были свои основания.
Дело в том, что Никсон пришел в Белый дом как политический деятель, гораздо более известный в стране и за ее пределами, чем большинство его предшественников и преемников на посту президента США.
Оппортунизм вообще присущ политической жизни США, и Никсон не был исключением. Антисоветизм, антикоммунизм, милитаризм и внутренняя политическая реакция, выступившие в США на первый план общественной жизни в конце 40-х — начале 50-х годов, были именно той питательной средой, в которой началась и развивалась его политическая биография.
Я не буду останавливаться на политической биографии Никсона до того, как он стал президентом. Она достаточно широко известна. Меня, однако, всегда интересовала эта часть его биографии с точки зрения того, насколько она влияла на его последующие взгляды и поведение уже в качестве президента США.
Возьмем, например, известный антикоммунизм Никсона. Антикоммунизм как доминирующая черта политической жизни США возник, как известно, сразу в послевоенной период, как порождение „холодной войны". Что меня всегда удивляло, так это размах и неистовый характер в США „борьбы с коммунизмом", хотя и было ясно, что речь, скорее, шла о борьбе с призраками коммунизма. Могущественная полицейская организация в лице ФБР, разветвленная правительственная структура, сонм добровольцев провокаторов и „истинных патриотов", прочесывавших всю страну от Голливуда до Вашингтона, от здания „Тайм энд Лайф билдинг" до профсоюзов грузчиков на всех побережьях Америки, — вся эта гигантская и беспрецедентная охота на коммунистов не выявила сколько-нибудь значительного их числа.
Да коммунистов в Америке никогда и не было много в отличие, например, от Европы, где существовали многочисленные коммунистические партии. Даже в годы разрядки в Компартии США было не более десяти тысяч членов, хотя и эта цифра, сообщавшаяся руководством компартии, вызывала большие сомнения в Москве. Хорошо если их было вдвое меньше, да и то, как саркастически говорил мне Киссинджер, половина из них были агентами ФБР, находившимися на жалованье у правительства США и регулярно платившими за его счет свои партийные членские взносы.
Могу заверить (а мне довелось пару лет быть секретарем ЦК КПСС по международным делам), что Компартия США в послевоенный период никогда всерьез не воспринималась в Москве. На Старой площади удовлетворялись тем, что на наших партийных съездах Генеральный секретарь Компартии США выступал с хорошими речами в поддержку нашей линии. Больше ничего от него не требовалось.
Скажу также, что никто в советском руководстве — включая наиболее рьяных приверженцев коммунизма, — никогда не говорил о возможном построении коммунизма в США. Это как бы само собой исключалось, даже на далекую перспективу. Тем более я, живший в США, не верил в такую перспективу.
Но вернемся к Никсону. Верил ли он сам в реальную угрозу коммунизма для США или это было удобным средством для достижения своих личных политических целей? Думаю, что, скорее, второе. По мере продвижения к вершинам власти, как мне представлялось, он все больше должен был рассматривать „коммунистическую угрозу" не как реальный фактор внутренней жизни США, а как фактор, связанный с внешнеполитической борьбой с коммунистическим миром, прежде всего с СССР и с Китаем. Таким образом весь вопрос все больше переводился в плоскость межгосударственных отношений. А это уже открывало пусть непростые, но все же перспективы завязывания диалога с новым президентом, а может быть, и достижения отдельных договоренностей с ним.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
